| |||
|
|
Это было в 1947 году, сразу после Второй мировой войны. Начинающий писать, двадцатидвухлетний юноша по имени Стинго, скопив немного денег, едет на поезде в Бруклин. Он ещё многого не знает о жизни: не испытал истинных страданий, не влюблялся, вся жизнь его впереди. Он, одетый в белый парадный костюм, приехав в Бруклин, начинает искать себе квартиру и останавливается в довольно большом и красивом доме, который похож на замок. Ему толстая дама-обывательница, являющаяся хозяйкой этого коттеджа, рассказывает, почему все стены в этом доме выкрашены в розовый цвет – так захотел когда-то её муж. Стинго обустраивается, смешно тащит какие-то ящики, кряхтя от натуги и чуть не падая со своей поклажей. Находит в номере книгу Уолта Уитмена, в которую вложено письмо. В письме сказано, что соседи хотят с ним познакомиться, просят прийти к Софи – она живёт наверху, точно над ним. Он смотрит вверх и видит, как шатается люстра – вот-вот упадёт. Но не падает.
Наступает вечер. Стинго слышит жуткие крики. Мужчина кричит: «Я не люблю тебя!». Женский голос: «Мы не можем друг без друга!» Он: «Да, нужна ты мне, как скарлатина, как чума, как сама смерть!» Так продолжается долго. Стинго выходит посмотреть, что же происходит и видит, как на лестнице какой-то человек бьёт, душит стройную девушку (ЭТО МЕРИЛ СТРИП) в длинном светлом платье. Мужчина, увидев, что Стинго за ними наблюдает, кричит: «Что, насмотрелся, поймал кайф? Интересно, да? Ты же новый император с юга!» (юродствует, кричит, душит девушку). Крикнув: «Прощай, южанин», этот странный человек уходит. Девушка в длинном платье начинает перед Стинго извиняться: «Простите, на самом деле он не такой!». Они обмениваются любезностями, говорят очень спокойно, девушка, поправляя платье и утирая слёзы, начинает подниматься по лестнице. Вечер. Стинго сидит у себя в комнате и считает деньги. К нему стучится девушка-соседка. Её зовут Софи. Стинго прячет деньги в стол. Софи приветливо: «Мы приглашаем вас на ужин». Тот отказывается и спрашивает, не мешает ли ей то, что он иногда по ночам печатает, не тревожит ли её этот стук. Та говорит, что совсем не тревожит, поскольку ей отец, замечательный человек, тоже подолгу печатал. «Мой отец был профессором, он пытался помочь евреям, у него было очень доброе сердце. Когда я слышала звук печатной машинки, я чувствовала себя в безопасности». (Она говорит с акцентом, но в переводе это непонятно, можно лишь об этом догадываться). Стинго несёт поднос, слышит какую-то музыку, заглядывает в щёлку, но видит человека, который прошлой ночью бил Софи, на этот раз мужчина её обнимает и говорит: «Мы все умираем». Наступает утро, Софи и её ухажёр Натан зовут Стинго позавтракать, Натан извиняется за вчерашнюю выходку. Натан и Софи, одетая в шикарное голубое платье с пушистым манто и длинными бусами, мило танцуют. Он рассказывает Стинго о Софи: Она шикса (полячка, а не еврейка, как он сам, католичка). Когда я увидел её впервые – ужас: кожа и кости, всюду люди страдали от цинги и скарлатины – чудо, что она выжила, находясь на каторге. Сам Натан биолог, закончил Гарвардский университет, работает над научными книгами, отдал Софи на подработку к брату. После этого рассказа Натан и Софи нежно целуются, Софи рассказывает, что т.к. её отец был лингвистом, он обучил её французскому, польскому, английскому, немецкому, венгерскому). Стинго: «Ваш отец был очень хорошим человеком..». Та: «Мой отец был цивилизованным человеком, но жил в нецивилизованное время» «Вы играете на пианино?» - спросил Стинго, увидев, что Софи стоит, облокотившись о пианино. Софи: «Нет, но моя мать была великолепной пианисткой. Натан как-то удивил меня этим пианино, купил на день рождения» (Натан садится за инструмент и начинает что-то наигрывать) «Когда я была маленькой, я слышала, как мама играла на пианино, а ещё помню стук машинки. Никто не имел и не имеет в жизни лучших отца и мать, чем я». Они радостно смеются, Софи играет вместе с Натаном на пианино в четыре руки: «Знаете эту песню, Стинго?». Парк. Стинго, Натан и Софи катаются втроём на карусели, заходят в комнату смеха с кривыми зеркалами, крутятся на центрифуге. Стинго вдруг почему-то вспоминает, как вечером, подглядывая в щёлочку, он слышал, как Натан говорил: «Софи, мы умираем…». Стинго хотел убежать от этой парочки. Однажды Софи сказала: «Мы станем друзьями». Её пророчество сбылось, они, действительно, стали хорошими друзьями. Например, выбегали на крышу и смотрели на отрывающиеся виды, обедали, гуляли в парке при свете луны, качались в гамаке и т.д. (Множество кадров счастливой жизни Натана, Софи и Стинго. Звучит прекрасная спокойная музыка.) Вдруг - показывают жуткое лицо Софи - в период её пребывания у немцев в период войны. (Воспоминания, ретроспектива). Огромный зал, похожий на библиотеку, Софи после каких-то занятий по английскому языку спрашивает у соседки: «Кто написал стихотворение Диккенса?». Ей никто не может сказать. Софи начинает плакать. Какой-то мужчина спрашивает её: «Всё в порядке?». Та: «Помогите мне надеть пальто». Он помогает, а она, говоря ему слова благодарности, надевает пальто, идёт по залу с колоннами и у дамы, чей столик находится у каталогов, спрашивает, где можно найти что-то из американского поэта Эмиля Диккенса. Та дама отвечает: «Каталог с «Д» туда, но вы не найдёте этого автора, потому что есть английский писатель Чарльз Диккенс, а американского Эмиля нет:. Софи говорит: «Прошу прощения, но есть!» и вдруг падает в обморок, у неё изо рта идёт кровь. Она говорит человеку, который, как выяснилось позже, и был Натан: «Мне кажется, я умру!» Он: « У Вас ровный пульс, до ста лет жить будете!» Он приводит Софи домой (в номер), укладывает в постель, заботится. Несчастная Сои выглядит ужасно (её лицо в этот момент напоминает лицо Маргариты Тереховой в знаменитом кадре фильма Тарковского «Зеркало» - после «убийства» петуха), она с трудом проговаривает: «Такая усталость…». Натан: «Я покажу тебя брату, он самый лучший врач! А я биолог, но я вижу, что у вас нехватка железа в организме. Я сейчас приду». Софи лежит на постели, смотрит на огонь, видит, жёлтые цветы в вазе и Натана, режущего яблоки: «Вы давно здесь?» Он: «Ровно столько, чтобы успеть приготовить ужин. Вы любите лук? Император Нейрон ел лук порей для улучшения тембра голоса». Они пьют какое-то редкое и дорогое вино: «Особый день – особое вино». Софи: «Знаете, когда живёшь правильной жизнью, как святой, и потом умираешь, наверное, в раю тебе дают такое вино!». Он берёт книгу и читает «Оглянись на дом свой, ангел!» Вульфа. Читают на польском и на английском. «Если бы бедняга Вульф слышал, как вы читаете его книгу, он выучил бы польский и писал бы на нём….Вы были в концлагере?» Софи: «Я не хочу об этом говорить..» Натан: «Извините, я люблю совать свой шнобель в чужие дела». Софи видит у Натана книгу, о которой спрашивала в зале с колоннами. Оказалось, что автор её не Эмиль Диккенс, а Эмили Диккенсон. Софи: «Это ваша книга?» Натан: «Теперь ваша!» «Спасибо». Они вместе начинают читать: «Подушка мягкой будет пусть, Покров не давит грудь, И чтоб восхода нежный шум, Не мог сей шум спугнуть….». Стинго познакомился с девушкой Лесли Лапидус, прекрасной брюнеткой, помешанной на сексуальных отношениях. Стинго приходит по её просьбе к ней домой, она начинает склонять его к интиму: «Ты Читал Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей»? Там сказано, что когда ты трахаешься, ты отправляешься к богам тьмы. Пошли к богам тьмы?» Они ложатся на диван, но вдруг Лесли начинает верещать, визжать, вырываться. Стинго: «Что с тобой? Что случилось?» Та: «Я не могу отдаться! Я вышла только на уровень голосового выражения своих чувств». Голос Стинго за кадром: «Она теперь могла сказать: «Трахни меня!», но сделать этого не могла». Стинго приезжает вечером к себе домой, заходит к Софи. Та сначала не узнаёт его, думая, что пришёл её любимый Натан. Потом всё выясняется. Софи говорит: «Стинго, ты хорошо выглядишь в этом наждаке». Стинго поправляет: «В пиджаке». Софи: «Да… в пиджаке. Не запомню никак». Он, с трудом проговаривая, произносит: «Как мне здесь нравится, я рад, что ты не спишь». Софи, заметив, что со Стинго что-то неладное: «У тебя болит рот?» Он: «Язык прикусил…Вы переставили мебель. Я так делаю, когда у меня бессонница, чтобы ни о чём не думать». Софи: «Стинго, ты талантлив, у тебя нет проблем». Он: «Ты не знаешь». Они разговаривают о новом произведении Стинго: «Это о мальчике, которому 12 лет. Всё происходит в год смерти мальчика». Разговор заходит о смерти. Софи: «Вот что ужасно - когда мы переживаем любимых людей…отец, мать, муж… Мой муж был ассистентом отца в университете, писал антифашистские статьи, что и стало причиной беды. Я как-то была в церкви, и у меня возникло предчувствие, что что-то неладное происходит с членами моей семьи. Я бегу в университет, вижу лицо моего отца, лицо мужа. Они смотрят на немца.. Их увезли в Хаузен, расстреляли. Мать умерла от туберкулёза, она тяжело болела. А я ничего не могла сделать! Надо было достать мяса, крестьянок продавали ветчину, но покупать у них её было запрещено – всё хорошее мясо предназначалось немцем. Но я пошла на это: купила, спрятала под юбку, притворившись беременной. Еду, дрожу. Немцу, видно, передался мой страх, и он догадался, что у меня спрятано, в итоге ветчину отобрал, отправил меня в Аушвиц. Стинго: «Ты пыталась покончить с собой?» Софи: «Там нет.. а после..». Он: «Да, когда была уже в безопасности?». Софи: «Да, когда была в лагере для беженцев. Лик Христа отвернулся от меня, Иисусу я оказалась безразлична! Тогда я пошла к церкви и перерезала себе ножом вены, но не умерла, конечно, не умерла... Стинго, ты столько вещей не понимаешь, я не могу столько тебе рассказать. Я хочу, чтобы ты доверял мне». Они обнимаются, и тут появляется .. все думают, что Натан, а это соседка Астрид. Софи и Натан продолжают пить, но думают о Натане, переживают. Стинго: «Я думаю, надо позвонить в лабораторию и спросить, когда Натан придёт». Софи: «Этого делать нельзя…Но я всё равно уже звонила. Там никого нет. Он может уйти… на несколько дней даже, однажды вернулся с подбитым глазом… с ним может случиться всё, что угодно. Дождёмся. Но, возможно, он остался в лаборатории ночевать. Натан постоянно думает о нацизме, это его навязчивая идея. Не надо было мне рассказывать ему про лагерь. Он еврей. Но мой отец…он такой добрый человек, он хотел помочь евреям..» Тут приходит Натан. Софи очень радуется, слыша слова Натана: «Мы на пороге серьёзного открытия!» они обнимаются. Натан, обращаясь к Стинго: «Ты был здесь, с Софи?». Софи, боясь, что Натан начнёт ревновать: «Я так беспокоилась за тебя, Стинго хороший друг, он был со мною в компании». Натан: «Ты видел моё жильё, здесь ходят тёмные и мрачные тени – они уничтожили 6 миллионов евреев, а ты ему позволил спастись… Устроим суд линча..» Софи чувствует, что Натан заговаривается, так как ревнует её к Стинго. Она обнимает и целует Натана, Стинго уходит. |
| , |
|
Утром Натан приходит к Стинго, который дописывал своё очередное произведение. «Дай почитать!» Стинго: «У меня правило – не давать читать незаконченные произведения». Тот не унимается, забирает у Стинго рукопись. Тот пытается отнять, они бегают по комнате, но все попытки Стинго отнять бумаги у Натана оказываются тщетными. Натан: «Ты что, боишься, что другим не понравится то, что нравится тебе?». Появляется Софи и уводит Стинго в кино (пока Натан читает повесть Стинго). Наступает вечер. «Натан, наверное, уже закончил читать…» - думают оба и возвращаются домой. Тот стоит в комнате с брюках, в простой майке и дирижирует. Громко звучит классическая музыка. Они долго смотрят на него, а Натан не видит, потому что стоит к ним спиной. Музыка завораживает его. «Браво!» Потом они позволяют себя обнаружить, и Натан спешно ведёт их к огромному светящемуся ночью мосту, открывает бутылку шампанского. Забравшись на столб, он восклицает: «На этом мосту стояли многие великие американские писатели, находясь в творческом поиске слов, смотрели на страну. Теперь тут стоит прекрасный писатель Стинго! За Стинго!»
Однажды, когда друзья находятся на природе «на пленэре», Натан сообщает Стинго и Софи, что он на пороге грандиозного открытия в медицине, за которое могут дать Нобелевскую. Что именно за открытие – пока тайна. Натан ликует: дарит Стинго и своей возлюбленной подарки. Стинго получает пиджак, а Софи достаёт из коробки прекрасное платье, разглядев которое, восклицает: «Оно же без верха!». Стинго: «Верх всего - это ты! Да, платье открытое, примерь, примерь прямо сейчас!». Софи надевает платье вечером во время распития шампанского и неспешного разговора о старинных часах. Вдруг Натан начинает совершенно необоснованно ревновать Софи: «Верность пошла бы тебе больше, чем это платье! Кто привёз тебя на машине? Ты для него это платье надела?» Стинго пытается усмирить Натана, но тот, не желая униматься, кричит: «А ты, крошка-романист, значит, защищаешь польскую шлюху?!!!». Софи: «Успокойся, Натан, тебя никто не обманывает, мы любим тебя, хоти выпить за твои успехи!». Натан, юродствуя: «Да, выпьем за мою любимую женщину и лучшего друга! Ты, Стинго, не писатель, тебе бы сочинять комиксы. Софи, почему ты здесь, ты предаёшься прелюбодеянию, ловишь мгновения, а в это время миллионы теней погибли, антисемитизм помогал тебе, защищал, а миллионы погибли. У тебя на руке номер 111379, так почему же ты среди живых? Какие уловки и хитрости родились в твоей голове, чтобы ты оказалась на свободе, а в Аушвице люди погибли в газовых камерах?». Истерика Натана продолжается долго, в итоге он и Софи уезжают, а Стинго через некоторое время начинает их разыскивать: он спрашивает о ней доктора, у которого она работала. Тот говорит, что Софи могла уехать к своей подруге Соне Важинской. Стинго узнаёт, что Соня давно уехала в Прльшу. Он уточняет, что Софи Залисовская дочь профессора Бегански. Стинго едет к человеку, который долгое время знал Бегански, работал с ним. Оказавшись у него, Стинго начинает описывать отца Софи так: «Профессор, создававший статьи против фашизма, защищавший евреев» (т.е. говорит именно то, что когда-то рассказывала Софи о своём отце!). Но вдруг человек, знавший отца Софи, заявляет: «Возможно, мы говорим с вами о разных людях, поскольку профессор Бегански был ярым антисемитом, выступал за нацизм. Коллега профессора Бегански даже показывает Стинго документ, где напечатано: «Бегански – профессор права с 1919 по 1939 гг. известен антисемитскими трактатами..». Стинго так потрясён, что всё-таки до конца не может поверить в то, что Софи так врала. Он едет к своему отцу, а когда возвращается в Бруклин, желая забрать свои вещи, то в том доме, где останавливался и брал комнату, видит Софи. Она, одетая в белое платье, входит к нему в комнату, извиняется за Натана: «Ему, правда, очень нравится, как ты пишешь!». Стинго: «Это уже не имеет никакого значения». Она: «Но мы останемся друзьями?». Он: «Я уезжаю домой». Софи: «Это из-за нас?» Стинго: «Нет…». Стинго рассказывает, что недавно был у человека, который знал её отца. Софи: «Ты меня там искал? Мне так, жаль, что ты беспокоился обо мне». Стинго: «Я был в Бруклинском колледже, твоя подруга работала у одного профессора-лингвиста, он знал твоего отца». Софи: «Значит, он рассказал тебе о моём отце…». Стинго: «Софи, зачем ты соврала?!» Она: «Мне было страшно, я боялась остаться одна». Произнеся это, Софи целует Стинго руку, словно просит у него прощения. «Прощай, мой друг», - говорит она и садится на подоконник. Ночь. Стинго, подойдя к Софи, сидящей у окна, умоляет её: «Софи, я хочу понять, хочу знать правду!». Она: «Правду? Узнав, понять трудно… Ты думаешь, что узнав правду обо мне, ты сможешь меня понять? Простить мою ложь?» Стинго, с жаром: «Я тебя не брошу». Софи, посмотрев на Стинго так, как смотрят взрослые женщины с огромным жизненным опытом на малышей, не видевших ничего кроме песочницы: «Никто не должен обещать такое. Правда… Что это такое – «правда»? Я не знаю, какая она, столько я лгала. Мой отец.. |
| Рассказ Софи |
|
«….мой отец…как мне объяснить, как я его любила. Он считал, что человек может добиться в жизни совершенства. Я переживала, что могу разочаровать его, такого великодушного, доброго. Я вышла замуж и тут поняла, что я ненавижу своего отца. ..1938 года зимой отец работал над речью «Еврейская проблема в Польше». Я обычно печатала его речи и не обращала внимание на содержание текста, который набираю, но тут вдруг я увидела слово, значения которого я не знала – differnihtung. Из словаря я узнала, что это слово означает «уничтожение». Потрясённая, я пошла в гетто, стала смотреть на людей, которых мой отец приговорил к смерти и вдруг вспомнила, что мой отец ждёт текст своей речи. Я всё доделала в большой спешке, совершая множество ошибок. Придя в университет, отдала ему, а у него тоже не оказалось времени на проверку. Он читает речь, конечно, делает ошибки, явно сердится и, закончив выступление, подходит ко мне (я стою с мужем) и гневно говорит: «Зося, в голове у тебя труха!» у меня не хватает смелости крикнуть ему: «Отец, а как же евреи?» Я начала его ненавидеть. После этого у меня была любовь в Варшаве: Йозеф живущий с сестрой Вандой - руководительницей сопротивления. Скоро гестаповцы убили Йозефа, меня арестовали скоро. Отправили в Аушвиц с детьми. Немцы проводили отбор – кто умрёт. Моего маленького Яна отправили в концлагерь, а Еву – в крематорий №2, её уничтожили, я сама видела чёрный дым, который шёл вверх, к небу….Немецкий я знала в совершенстве, спасибо отцу, я работала на Рудольфа. Как-то прошла мимо 23 блока, где люди, отобранные для уничтожения, тянули руки из-за решёток, плакали. Её саму моют специальным дезинфицирующим мылом (ужасно пахнущим, жгущимся, но уничтожающим все микробы), и она стала работать на немцев. Она умоляет не отнимать у неё туфли – подарок отца: «Пожалуйста, я их почищу, отмою, у меня больше ничего нет, кроме этих туфель!» (в этих ботинках немного денег). Когда она находится у немцев, к ней тайно подходит человек: «Поможешь сопротивлению?» Она: «Чем же я, слабая и больная женщина, могу помочь?». Тот: «Принеси приёмник.» Она: «Ага, я вам принесу приёмник, а потом меня за воровство арестуют и прикончат!». Он: «Заставь Гессе тебе доверять, понравься уме, войди в доверие, влюби в себя». Софи, возмущаясь: «Я лысая, голодная, воняющая мылом, должна соблазнить немца?» Он: «Ты говоришь по-немецки!». Софи: «Найдите моего сына, Яна. Узнайте, жив ли он?» Тот:? «Узнаю! Может быть, Гессе сможешь освободить его». Софи начинает прислуживать немцам (выполняя роль служанки и одновременно секретарши), смотрит, как немецкие дети едят и в еду тычут пальцами, слышит разговор немцев о том, что кто-то из детей не придёт к обеду и т.п. В этом разговоре её поражает такая мысль: немцы уверены, что исполняют волю Бога, что они, его посланники, могут решать, кому жить, а кому умереть. Ещё из этого разговора Софи узнаёт, что в лагере болезнь, поражены многие дети.
Софи продолжает работать машинисткой у немцев. Однажды немец диктует Софи текст о том, что все наци (кроме, конечно, немецкой) тупы и вдруг с ним случается удар: «Мои таблетки!» - хрипит он. Софи даёт немцу таблетки, укладывает на диван, смачивает водой тряпочку и кладёт немцу на лоб: «Вызвать врача?» Он: «Нет…Уже лучше. Садись рядом. Как ты сюда попала? Ты позожа на немку, прекрасно говоришь по-немецки…». Софи, понимая, что этот случай – шанс выбраться или спасти сына, начинает монолог: «Судьба привела меня к вам, так как вы сможете всё понять. Произошла чудовищная ошибка, мой отец был профессором, который выступал за нацизм. Вот текст его речи, который печатала я..» (Софи даёт текст, который благоразумно сберегла вместе с деньгами в туфлях). Возможно, мелкие проступки мои будут прощены, ведь я полька, боец против евреев, эта статья подтвердит, что я говорю правду». Немец, удивлённый: «Ты полька, враг Рейха, виновна в преступлении или нет? Бесстыдный флирт со мной… по-немецки чистая кожа – типичная арийка! Ты необыкновенно привлекательная женщина, в арийках есть лучистая красота, прекрасная кожа, светлые волосы. Я готов боготворить такую красоту!» Немец начинает целовать её щёки, шею, Софи же словно не замечает этих ухаживаний, она почти не двигается. Внезапно раздаётся стук в дверь. Немец начинает спешно приводить себя в порядок (он-то уже начал было раздеваться!). Докладчик сообщает о болезни ребёнка, о жене, о каком-то утреннике… Тот принимает это к сведению. Докладчик уходит. Немец, умываясь, говорит Софи: «Подобные отношения с тобой – риск. Я отправлю тебя обратно в третий блок». Она: «Умоляю, у меня в лагере сын Ян, я опасаюсь за его здоровье, он очень маленький. Если я произвела на вас хорошее впечатление, пожалуйста, помогите мне, помогите моему сыну!». Немец с металлом в голосе: «Ты что, думаешь, что я переступлю через инструкции?». Та, умоляюще: «Есть программа, по которой можно провести Яна. Он похож на немца, на немецком говорит как и я , мой мальчик просто создан для программы Либенсборн». Немец обещает, говорит, что даже даст возможность попрощаться с сыном. Софи выходит, останавливается на лестнице и вдруг видлит в комнате заветный приёмник, который её просили выкрасть. Она уже тянется к нему рукой, но вдруг немецкая девочка, очевидно, дочь того немца, замечает это, начинает кричать, называть Софи воровкой, говорить, что расскажет всем о её проступке. Софи: «Я же ничего не взяла, я хотела только посмотреть». «Я всё расскажу отцу, он накажет тебя! Грязная полька, от тебя воняет!» Софи падает в обморок. Девочка, действуя словно по программе, открывает окно, приподнимает упавшую, трёт ей виски: «Ты потеряла сознание, дыши глубже. В пособии сказано, что это поможет. Ты очень красива, ты, наверное, шведка. Так мама сказала». Софи, очнувшись: «Что у тебя за платье?» Та: «Это платье, которое я получила в Дахау». Софи и немецкая девочка начинают смотреть альбом с фотографиями: «Это я маленькая. .А это я получаю медаль за плавание… Это я с мамочкой, а это с папой..» Входит отец. Приёмник украсть в итоге не получилось. Софи думала, что повторит свою попытку, потому что ей уже будет нечего терять – сына она своего спасла, вот-вот с ним увидится.. Но Гессе обманул Софи, она так и не узнала, что произошло с её сыном. Теперь ты понимаешь, Стинго, почему я не хотела жить, пока не появился Натан и не заставил меня жить ради него. Утро. Рассказ Софи окончен. Стинго, задвигая шторы, видит Натана во дворе. Софи, увидев его тоже, выходит, обнимается с ним. Друзья снова вместе. Однажды брат Натана звонит Стинго и назначает ему встречу. Стинго едет к нему, говорят от самом Натане, о его талантах и т.д. Вдруг он сообщает (конечно, умоляя Стинго не говорить об этом разговоре самому Натану), что Натан сумасшедший, душевно больной человек, что его разговоры о биологии, рассказы о работе в биологической фирме Фрайзер – всё это выдумки. Натан безумен! Он работает в библиотеке, подносит книги, выполнять мелкие поручения биолога, иногда имеет возможность что-то вычитывать из монографий по биологии. Он родился вундеркиндом, был из тех детей, к чьему успеху всегда хотят быть причастны другие. Гениальность перешла в итоге в параноидальную шизофрению. Он, зная о своём безумии, принимает кокаин. Пожалуйста, Стинго, присмотрите за Натаном. Не шпионьте, но наблюдайте за его действиями. Простите, что прошу вас об этом…». Стинго: «Я всё понял. Я люблю Натана и Софи, они мои друзья». Он возвращается к друзьям и видит Натана в костюме а’lа 19 век и Софи в прекрасном платье. Горят свечи, романтическая обстановка. Всё это придумал, конечно же, Натан: «Мы хотели поехать на юг…Ты отпразднуешь с нами нашу свадьбу, будешь свидетелем?» Натан в присутствии Стинго делает Софи предложение руки и сердца, клянётся заботится о ней «пока их не разлучит смерть». Натан достаёт кольцо и одевает на руку Софи. Она улыбается, целует Натана. «По традиции, жених делает подарок свидетелю», - произносит Натан и даёт Стинго деньги. Тот отказывается. Танец молодых. Натан и Софи при свете луны и свечей. Через некоторое время Стинго случайно узнаёт о том, что Натан и Софи уехали. Он страдает от того, что постоянно вспоминает о сумасшествии Натана. В свете этого трагикомично звучит фраза хозяйки квартиры: «Вы слышали, Натан изобрёл средство от полиомиелита». Как-то в комнате Стинго раздаётся звонок. «Ало» (это Натан). «Будь ты проклят! Я ненавижу тебя!». В комнату Стинго входит Софи и, плача, говорит: «он выкручивал мне руки, кричал. Я испугалась и убежала от него». Опять звонит телефон. Натан продолжает бесноваться: «Убирайся к своему любовнику, шлюха! А с тобой, Стинго, я вообще не хочу говорить, ты предал меня, дерьмо ты со своией улыбочкой, ты трахал мою невесту. Сидите, я к вам сейчас приеду, разберусь со всеми вами!». Стинго слышит, как на другом конце провода раздаётся выстрел. Друзья понимают, что надо ехать к Натану, помочь ему. Но где его искать? Софи: «Я не боюсь смерти, я боюсь, что он умрёт без меня». Они приезжают в какой-то гостиничный номер. «Куда мы, Стинго?». Он: «Моя, хорошая, ничего не бойся, я отвезу тебя на ферму вы западной Верджинии, мы устроимся, купим проигрыватель. Я так люблю тебя, я хочу жениться на тебе. А ты как относишься ко мне? Могу ли я надеяться?». Софи: «Стинго, мне за тридцать, зачем тебе старая полька?». Стинго: «Ты всегда была для меня самой любимой…». Она: «Хорошо, можно поехать, не надо жениться, будет хорошо и так». Он: «Мы должны пожениться, там, где я родился и где мы будем жить, живут правоверные крестьяне, поэтому мы должны пожениться. Я знаю, что тебе нравлюсь, со временем у нас всё будет хорошо». Софи соглашается, но у неё в глазах нет радости, взгляд тусклый, улыбается через силу: «Нас разделяет не только возраст, у тебя должна быть мать твоих детей. Было бы несправедливо, если бы у нас не было детей…Я расскажу тебе то, что никому не рассказывала, но сначала я хочу выпить. Налей мне». Она пьёт и начинает плакать. Вторая исповедь Софи. Знаешь, Стинго, когда нас отправили с Аушвиц, весной, мы приехали. ..Была тёплая ночь… Помню поезд, рядом напуганные дети, Ева и Ян. Я пыталась их успокоить (ретроспектива, чёрно-белая палитра). Слышны крики, немецкий лающий язык, толпа людей в чёрном осматривают пленников. Один из немцев, оглядывая толпу, подходит к Софи: «Ты полька? Паршивая коммунистка?». Она молчит. Тот: «Говори, ты что, глухая!» Она: «Я полька, не еврейка, мои дети не евреи, я верующая католичка, я верю в Христа!». Немец: «В Христа спасителя?» Она: «Да!». Он: «Не он ли сказал: «Да страдают дети малые, идущие ко мне! Ты можешь оставить одного ребёнка, раз ты полька, а не жидовка». Софи: «Не просите меня о таком выборе, я не могу!». Немец: «Выбирай!». Она плачет: «Не заставляйте, пожалуйста!» тот: «Тогда я забираю двоих!». Софи прижимает детей к груди, но их у неё вырывают, хотят унести. Она в исступлении кричит: «Забирайте девочку!». Потом станет ясно – погибнет и Ян, и Ева… Вздохнув, Софи говорит Стинго: «Да, завтра мы поедем на ферму, поживём. Боже мой!… Ночь. Они проводят её вместе в отеле. Для Стинго это ночь счастья. Для Софи… Стинго вспоминает (весь фильм по сути – воспоминания Стинго): В свои двадцать два года я был девственником и я в ту ночь мог дотрагиваться до богини моих бесконечных фантазий… Для Софи же эта ночь стала попыткой убежать от горя, от своих воспоминаний, забыться. Утром Стинго находит на подушке записку от Софи6 «Я ухожу, Стинго, прости меня. Ты молод, найдёшь хорошую женщину. Я вспоминла о Натане, кровь прекратилась в мёд. Что бы ни случилось – я должна быть с ним. Но дружба с тобой для меня очень многое значила. И ты был прекрасным любовником!» Стинго едет в тот дом, где когда-то снимал комнату, поднимается по лестнице.. всё тот же розовый цвет стен (у дома – множество людей, машин..) и узнаёт, что Натан принял цианистый калий. Стинго входит в комнату Натана и видит кровать, на которой лежат мёртвые Натан и Софи. Я остался во власти гнева и печали. Натан и Софи были частью моего мира, детьми нашей планеты. Подушка мягкой будет пусть Покров не давит грудь, И пусть восхода нежный шум Не мог сей шум спугнуть… Утро…бесстрастное и великое утро… |
| на Главную |
